Утро. Мучительно было просыпаться: из головы не шла мысль что произошло минувшей ночью. Что же делать? Снова смириться? А что ей ещё остаётся. Терпеть, смиряться и улыбаться, делать вид что для неё это ничего не значит и свято верить в свой статус в гареме и сердце Османа. Но что всё это значит, если та девушка запала ему в душу, если потеснит её, его французскую розу? Переживёт ли она это? Слишком больно и тяжело выдержать ещё один удар по старым ранам, но нужно держаться. Ради собственного достоинства, ради репутации созданной при дворе, ради любви к нему, чтобы не дать ни малейшего повода остаться недовольной её поведением. Всё должно быть безукоризненно. И её внешний вид в первую очередь. Никто не должен видеть что она проворочалась всю ночь, плакала, переживала. Никто. Выдержке её научил французский двор, терпению и упованию - стены монастыря. Несгибаемой сделало прошлое. Пусть все видят её именно такой. Даже Махпейкер-султан, пусть она и понимает что для невестки каждый выбор её сына болезненный. Но знать и напрямую уличать - разные вещи.
Накшидиль как раз заканчивала с утренним туалетом и уже хотела было попросить трапезу в свои покои, как к ней пришли с приглашением от свекрови. Госпожа желала видеть её за завтраком.
-Нетрудно догадаться почему. Сомневаюсь что она будет утешать меня, она не из тех женщин. Но отказать я не могу по многим причинам. Я должна продемонстрировать, в который раз, свою силу воли. И она получит то, что желает увидеть. Главное не было бы при этом Османа, иначе выдержка подведёт меня. Я не смогу смотреть ему в глаза и притворяться не знающей, притворяться безмятежной, спокойной, уверенной в его любви. Но его там и быть не должно. Не должно. И потому она всё выдержит.
Да, конечно, у молодой француженки были несколько иные планы: ещё вчера они договорились с Селимийе о встрече. Но перечить и оскорблять отказом свекрови не хотелось.
-Передай что я скоро буду. И благодарности госпоже, я рада разделить с ней трапезу. - по-французски изъяснилась девушка со служанкой, которая проявила в своё время не малый интерес к французскому, чем крайне порадовала мадемуазель де Ривери. Теперь ей было легче и не приходилось постоянно говорить по-османски, страдая от неисправимых недостатков языка новой родины.
Да, новое турмалиновое колье будет очень кстати. Чтобы там не случилось - красивый внешний вид лишь выгодно подчеркнёт её в глазах не только свекрови, но и всего гарема мимо которого ей предстоит пройти. А чёрный настолько благородный, что никто даже не подумает (а что только не приходит в голову наложницам она знает не понаслышке) что это её своеобразный "траур" из-за новой фаворитки в постели мужа.
Что ж, всё готово, можно идти. И, кажется, госпожа спрашивала у неё об одной из книг личной библиотеки невестки, надо бы и её взять с собой.
Идя по коридорам гарема, она конечно слышала всякое: и радостные перешёптывания что француженка снова оказалась не у дел, и сочувственные взгляды более зрелых служительниц манисского гарема, тех, что симпатизировали молодой супруге султанзаде. Но вскоре был преодолён и перед ней распахнулись двери покоев госпожи. Как всегда безукоризненный порядок, лучшие благовонии и самые исполнительные служанки. Идеальный мир, окружающий эту женщину.
-Доброго утра, госпожа, - с прежним французским выговором произнесла молодая женщина. Взгляд её метнулся в сторону подруги. -Селимийе-султан, да благословит Всевышний и ваш день.
-Если она позвала и племянницу сюда, значит причина приглашения меня вовсе не в хальвете новой наложницы? Это меняет дело.- с облегчением подумала Накшидиль. Ах, как она ошибалась!
-Я благодарна за оказанную мне честь трапезничать с вами, Махпейкер-султан. - решила ещё раз уточнить цель появления здесь девушка. И вопросительно стала дожидаться приглашения присесть к столу, тем временем кожей ощущая пронизывающий взгляд матери Османа. И она знала чего та хочет добиться - истинных чувств, но знает наверняка что ничего не получит. И это должно её порадовать.