Накшидиль было обрадовалась, что муж не отказался от её предложения, которое, она только сейчас это поняла, выглядело таким чересчур детским. К счастью, смущение не завладело ею, сдабриваемое благосклонностью супруга. Он покормил кролика на её руках, с меньшим восторгом, но всё же сделал это.
Однако, счастье её было недолгим: Осман со всей серьёзностью объяснил супруге её ошибку. И ей стало ещё неуютнее, чем в тот момент, когда она поняла куда её привезли. Она была задета его не сдержанностью (конечно, как же можно было не совместить таких очевидных вещей!) в меньшей мере, чем своей непонятливостью. Очередной ошибкой, оставившей неприятный осадок наверняка не только у неё душе, но и Османа. Обида на саму себя поднялась в душе и скопилась крохотными слезинками в уголках глаз, хотя молодая женщина не сразу показала это. В конце концов, нужно было удержать животное на руках, ведь Осман попытался отобрать его. Француженка удерживала зверька, боясь что султанзаде пристрелит его прямо здесь и сейчас, стоит только отпустить.
-Я отпущу его, да? Всё ‘авно они ещё очень малы, что бы их т’аффить. – но не успела она договорить, как испуганное животное само спрыгнуло с рук, но убегать не торопилось. Девушка смотрела на него с непониманием самой себя – хочется ей тут остаться или нет? Видеть кроликов было теперь несколько болезненно, будто бы они были виноваты в возникшем недопонимании между ней и Османом. Слёзы снова дали о себе знать. Но муж будто чувствовал её настроение, приобнял её за плечи и постарался успокоить. Да, ему наверное не часто доводилось это делать, и оттого что она не походит на женщин его круга, казалось что она слабее, что может совершенно не нравиться сыну султанши, такой сильной духом женщины. Поэтому она постаралась незаметно стереть слёзы. В конце концов рядом с ним так хорошо и на удивление спокойно. Даже эта скромная попытка нашла отклик в её душе, была такой трогательной, что девушка снова не сдержала себя и наверное в который раз пошла против правил, приникнув к Осману.
-Я думаю, они и без того ошшень хо’гошо поели. Зако’гмить их – значит п’гев’гатить в лентяеф, подобных домашним к’голикам. Не думаю, что это хо’гошо, иначе нам п’гидётся взять их с собой, потому что такая жизнь п’гидётся им по н’гаву. но так же быстро отстранилась, коль скоро поняла что это действительно неуместно.
Она снова обратила внимание на животных, уже мирно жующих траву поодаль. Засмотрелась на них. Но наконец опомнилась, понимая что приехали они сюда не за тем, что бы из-за неё охота встала. Снова почувствовала себя неуютно, поймав крем глаза нетерпение Османа. И тут же постаралась переместить внимание с себя, на остальных охотников. -Да, было бы неплохо оказаться здесь хотя бы с одной служанкой, тогда мужчины могли бы охотиться как им привычно – подосадовала жена Османа. -Теперь я ощущаю себя лишней, препятствием привычному и приятному досугу мужчин. Нужно что-то придумать, дабы не быть обузой, для него. – варианты один за другим прокручивались в голове девушки, но она боялась в очередной раз допустить ошибку. Наконец она осмелилась спросить:
-Султанзаде, Вы думали о том, что бы уст’гоить сдесь пикник после охоты? Естли вы взяли с собой хотя бы одну служанку из дво’гца, то мы могли бы этим заняться пока вы т’аффите животных. – но кажется, об этом действительно никто не подумал. Тут тот самый сокольничий, который недавно усмехнулся её непониманию, явно воодушевился идеей (и возможностью избавиться от женского общества) предложил нанести визит к местному егерю, у которого, как он слышал, есть мать, сестра, жена и маленькая дочка, которые наверняка не откажут госпоже в помощи, а заодно составят ей более приятную компанию. Идея была с радостью принята остальными мужчинами, это было видно по их лицам, и Осман послал за ними одного из спутников. Накшидиль же осталась довольна проявленным тактом и тем, что смогла сгладить неприятную ситуацию, которая могла бы возникнуть по её невольной вине.
Действительно, куда лучше быть в женском обществе, пусть это всего лишь семья егеря, с которыми уж подавно по-французски не поговоришь, чем стать объектом особого внимания мужчин и их тихих насмешек. А уж с мыслью что ей и теперь не придётся побыть с мужем наедине, Накшидиль смирилась.
На поляну вернулся сокольничий, а за ним показались женщины с мешками, в которых стоило думать, была еда, на скорую руку захваченная из дома. Накшидиль обрадовалась: сестра егеря, Ариба, была ей почти ровесницей, мать, Фейруз, была женщиной хозяйственной, умелой и серьёзной, хотя возраст не помешал ей разделить с девушками завязавшееся с отъездом мужчин веселье. Хотя она всячески пыталась приструнить родственниц, едва они проявляли, по её мнению, неуважение к госпоже. Жена, Лейла, оказалась чуть более замкнутой, более стеснительной и веселья сторонилась. Как позже ей шепнула Ариба, это всё потому что она никак не может родить мужу сына, уже третий раз рожает дочь. Накшидиль прекрасно понимала как тревожно Лейле-хатун, наверняка над ней висит угроза появления второй жены. Вскоре невестка Фейруз ушла заботиться о детях, оставив старшую дочь, Басму, девочку пяти лет, в обществе женщин – родственниц мужа. Но с её уходом обстановка стала почти непринуждённой и Эме показалось что она вновь во Франции, в стенах монастыря, где также выдавались весёлые дни.
…Когда всё было готово, а в мешках оставалась лишь еда, которая должна была сохранить тепло до возвращения мужчин, девушки затеяли игры, а обнаружив цветущие полевые цветы, принялись плести венки. Хотя Эме сначала пришлось выучить подруг, потому что, как выяснилось, это занятие им было незнакомо.
После беготни по лугу, платье Накшидиль утратило было великолепие, а в какой-то момент она и вовсе избавилась от лишней в этой ситуации ткани на рукавах и укоротила подол, который сполна уже нацеплялся за кусты. Вид у неё был конечно совершенно не благородный, но она была счастлива, совершенно не думая как покажется перед мужем, а потом и перед Махпейкер-султан.
…Когда мужчины вернулись, девушек нигде не было видно, по крайней мере куда хватало взора. Но выдавал смех, разговоры и плеск воды.